Ниже приведен с сокращениями один из разделов книги «Из истории отечественной фонологии», в которой говорится о расхождениях между Московской фонологической школой (МФШ) и ленинградскими фонологами.

Суть разногласий между школами сводится к различному пониманию фонемы и ее произносительных вариантов. В представлении Л.В. Щербы и его сторонников фонема – это автономная, независимая от морфемы, звуковая единица, звуковой тип, в котором по принципу акустической близости объединяются различные произносительные оттенки. В отличие от этого отправной точкой во взглядах московских лингвистов на фонему была морфема. Фонема и ее границы определяются в данном случае тождеством морфем. Здесь вводится понятие фонемного ряда, т.е. видоизменений фонемы в пределах одной морфемы, понятие вариаций и вариантов фонем и т.д.

В приведенном ниже отрывке фонема рассматривается с позиций  МФШ, но читатель получит представление, хотя и в критическом освещении, также о взглядах сторонников ленинградской школы.

О расхождении МФШ с ленинградскими фонологами^*

Несмотря на личные добрососедские и даже друже­ственные отношения между московскими и ленинград­скими фонологами и на полное взаимоуважение, расхож­дение этих двух школ настолько серьезно, что обойти его молчанием нельзя. Это было бы преступлением перед истиной, а тем самым и перед наукой о языке.

Ленинградцы превосходят москвичей (за исключени­ем С.С. Высотского и, пожалуй, покойного П.С. Кузне­цова) в чисто фонетическом и особенно в эксперименталь­но-фонетическом плане. Большую роль играет в этом от­ношении Лаборатория экспериментальной фонетики имени Л.В. Щербы при филологическом факультете Ленинград­ского университета. Это старейшая из существующих ны­не фонетических лабораторий, основанная Л.В. Щербой еще до революции (более старые лаборатории В. А. Богородицкого в Казани и А. И. Томсона в Одессе прекратили свое существование после смерти их основателей).

У Л.В. Щербы оказались верные преемники: М.И. Матусевич   и   Л.Р. Зиндер, которые возглавляли Ленинградскую лабораторию после смерти Л.В. Щербы (1944 г.) и воспитали целую плеяду фонетистов треть­его поколения (Л.В. Бондарко, Л.А. Вербицкая, М.В. Гордина и др.), которые уже сами воспитывают се­бе смену, что создает  непрерывную традицию истори­ческого  конвейера.  Казалось бы, что проще всего этой школе взять за  основу мысли ее патриарха,  учителя Л.В. Щербы, И. А. Бодуэна де Куртенэ. Но получилось не так: сам Л.В. Щерба во многом отошел от исходных позиций   Бодуэна   как   в   частностях (вопрос об и и ы, мягких к, г, х в русском языке), так и в основополагающих принципах. Расхождение Щербы и Бодуэна восприняло   и   последующее   поколение — М.И. Матусевич   и Л.Р. Зиндер и передало своим ученикам. <...>

Постараемся наметить главные пункты расхождения ленинградцев с Бодуэном и сделать необходимые выводы из этого. А это одновременно будут и главные пункты фонологических расхождений ленинградцев и москвичей.

1. Основное у ленинградцев в «отходе от Бодуэна» — это   «антиморфематизм»,    установка    на    «автономность фонетики», боязнь морфемы и ее связи с фонемой, от его идут и все прочие пункты как следствия.

Вопреки многим мнениям, говорящим о том, что Бодуэн радикально менял свои позиции в отношении понимания фонемы и фонологии, я смею утверждать обратное: при всех различиях формулировок в сочинениях Бодуэна он всегда оставался последовательным «морфематистом».

Так, М.И. Матусевич пишет: «Понятие фонемы встречается в литературе впервые у русского лингвиста И.А. Бодуэна де Куртенэ, но понимание им фонемы в течение его научной деятельности менялось. Сначала Юодуэн рассматривал фонему как явление этимологоморфологическое (взгляд, который развивал и его ученик И.В. Крушевский), однако впоследствии он перешел на психологические позиции, на которых и оставался до конца, давая психологическое определение фонемы»¹.

Еще в 1871 г. и в 1881 г. в статье «Некоторые отделы «сравнительной грамматики» славянских языков» Бодуэн писал: «…понятие «фонема» разлагается на два существенно различные: 1) просто обобщение антропофонических свойств, 2) подвижной компонент морфемы и признак известной морфологической категории»².

В той же статье несколько выше сказано: «Морфемы как морфемы (все равно, живые или же уже аморфные) разложимы не на звуки, но на фонемы»³.

В своем «Введении в языкознание» (5 литографированных изданий) вплоть до последнего издания 1917 г., когда Бодуэну было уже 72 года, он повторял ту же заветную главную мысль: «Психические (морфологически-семасиологические) составные части морфем. С этим связана морфологизация и семасиологизация отдельных дальше неделимых произносительно-слуховых представлений (см. § 119-127)»⁴. И, наконец, знаменитый § 119, который я уже цитировал:

«§ 119. С точки зрения языкового мышления и основанного на нем научного языковедного (лингвистического) мышления, фонемы и вообще все произносительно-слуховые элементы не имеют сами по себе никакого зна­чения. Они становятся языковыми ценностями и могут быть рассматриваемы лингвистически только тогда, ког­да входят в состав всесторонне живых языковых элемен­тов, каковыми являются морфемы, ассоциируемые как с семасиологическими, так и с морфологическими пред­ставлениями»⁵.

И эту точку зрения Бодуэна следует считать собст­венно лингвистической. Что же касается психологиче­ской, социальной, антропологической и тому подобных мотивировок, то это были для Бодуэна попытки подкре­пить и углубить его основную лингвистическую позицию, что связано с его постоянными исканиями и раздумьями философского и научного порядка.

Об «антиморфематизме» Л.В. Щербы и его последо­вателей правильно писал еще в «откликах» на фоноло­гическую дискуссию 1952—1953 гг. М.В. Панов... но еще более определенно высказался он в своей книге «Русская фонетика»:

«...Щерба совершенно отвергал использование морфологического критерия в  фонологии.   Это   понятно:   если фонема понимается  просто  как  звуковой  тип,  то  сопоставление морфем и не нужно. Но здесь-то совсем иной взгляд на фонему!»⁶.

2. Боязнь морфемы коренится в еще более глубоком убеждении Ленинградской школы — в   желании   исходить из «голой материи», а не из материи, понятой семиотически в ее знаковой функциональности. Ведь объединение звуков речи в некие единства по схожести мате­риальных   свойств, т.  е. построение   «звуковых   типов», абсолютно афункционально и асемиотично. Так мог рассуждать Д. Джоунз, который считал, что «фонема — это семейство звуков», а не тождественный элемент морфем как значимых единиц языка.

С одной стороны,   включая   фонетику  в   грамматику (на чем очень настаивал Л.В. Щерба и что имеет под собой безусловные основания, хотя терминологически это и запутывает вопрос), а с другой стороны, настаивая на автономности фонетики и на непричастности фонемы к морфеме и не допуская никакого морфематического акцента в фонологии, ленинградские фонологи  впадают в круг противоречий, следствием которых является трактовка ими вопроса о чередованиях: и [беГу] – [беЖишь], и [дуП] - [дуБа] квалифицируются как мена фонем. По воззрениям МФШ, в первом случае – традиционная альтернация позиционно независимых разных фонем <Г> и <Ж>, а во втором случае – позиционно обусловленное варьирование одной и той же фонемы. Так думал и Бодуэн (см. его статью «Фонема»⁷, а также его «Опыт теории фонетических альтернаций»⁸). И это мнение не «молодого Бодуэна» 60-80-х годов, а работы 90-х годов, когда Бодуэну было за 50…

С этим связано еще одно терминологическое недоразумение, в появлении которого не только Бодуэн, но и Щерба неповинны: это пресловутая «звуковая оболочка», термин, пущенный А.И. Смирницким, широко введенный О.С. Ахмановой, а вслед за этим и Р.И. Аванесовым (см. его статью 1955 г. «Звуки I и У »). <…>

В чем же, на наш взгляд, порочность этого термина?  «Оболочкой» является любой футляр, например от скрипки, но футляр – не сама скрипка! Если скинуть футляр, то то, что будет вынуто – скрипка, будет единственным предметом, а футляр может и не существовать или же быть каким угодно. Литейная форма – тоже своего рода «футляр» или «оболочка», но то, что отлито, освободясь от этого футляра, только тогда и делается предметом и результатом литейного процесса. Разве таково качество фонетики в структуре языка? Можно ли «очистить» от нее язык? Отринуть эту «оболочку», не изменяя качества целого – языка? Могут ли морфемы и слова существовать в языке без этой якобы «оболочки»? Думаю, что сторонники термина «звуковая оболочка» втайне должны быть также и сторонниками «автономности фонетики» и врагами «морфематизма».

4. Надо ясно понять, что никакие компромиссы «московской» точки зрения и «ленинградской» невозможны, хотя попытки и делались неоднократно. <…> Иным путем шел Р.И. Аванесов, предложив в связи с различением единиц в составе морфемы и в составе слова два ряда фонем: сильных и слабых. <…> У М.В. Панова в связи с законным различением синтагматического (линейного) аспекта и аспекта парадигматического возникает тоже два набора фонем: синтагмо-фонемы и парадигмо-фонемы. Как бы ни были глубоки и интересны соображения указанных авторов, они приводят к  тому,  что я  назвал бы «двойной бухгалтерией»   (как, например, в XIX в. в России считали «на ассигнации» и «на серебро», и еди­ницы этих двух принципов счета но ценности не совпа­дали). А фонем в языке  (речь тут ни при чем!)  может быть один ряд,  а не два. В этом мнение «ортодоксов» МФШ — П. С. Кузнецова, В. Н. Сидорова и А. А. Рефор­матского совпадало с высказанным еще в 20-х годах мне­нием Н. Ф. Яковлева... о конечном количестве фонем в данном языке на данном этапе его существования, опре­деляемом одним счетом. Иначе как же можно составить рациональный алфавит и решить все другие прикладные задачи, опирающиеся на теорию фонем? Тут даже возни­кает как будто бы общность МФШ и Ленинградской шко­лы, также не признающей «двойной бухгалтерии», хотя «фонемы» у этих школ и разные.

5. Если признавать один ряд фонем  как  семиотиче­ские единицы языка, а не как результаты различных по­зиционных  «накладок» и начинать с целого, то следую­щим вопросом будет вопрос об оппозициях (а тем самым и о дифференциальных и недифференциальных призна­ках фонем) и о нейтрализациях (что в свою очередь при­водит к проблеме гиперфонемы — понятию, выдвинутому В. Н. Сидоровым, но им печатно не сформулированному). При решении этих вопросов сразу выявляются следствия указанных выше исходных пунктов, что еще более четко разделяет МФШ и Ленинградскую школу.

При описании фонологических оппозиций сразу вста­ет вопрос: образуют ли оппозиции фонемы или более мел­кие элементы, которые с 30-х годов стали называть диф­ференциальными признаками. <...>

Понятие дифференциальных  признаков   в   30-е  годы нашло  себе  место  в  книге Л. Блумфилда   «Language» (N.Y., 1933),   в    «Фонетике    французского    языка» Л.В. Щербы (М., 1937), в статьях П. С. Кузнецова и др. Сейчас это понятие прочно вошло в лингвистический обиход. <...>

6. Вопрос о позициях, их определение и их классификация составляет важное звено в трудах МФШ. Эти вопросы широко освещены  в  работах Н.С. Трубецкого⁹. Ленинградская школа сравнительно мало уделяла внимания этой проблематике и не создала какой-нибудь цельной концепции по данному вопросу. Характерно, что в самом капитальном труде ленинградцев «Общая фонетика» Л.Р. Зиндера¹⁰ (заметим: не «фонология»!) в указателе нет рубрики «Позиция», а есть только «Позиционные оттенки», и то только потому, что Л.Р. Зиндер справедливо различает «позиционные оттенки» и «комбинаторные оттенки» (кстати, это различие было более остро показано в «Основах фонологии» Н.С. Трубецкого). «Новым в этой статье («Die Aufhebung der phonologischen Gegensatz») является раздел о классификации позиций, который Трубецкой подразделяет на контекстные (Kontextbedingte), зависящие от соседних звеньев речевой цепи, и структурные (Strukturdedingte), зависящие от структуры слова или морфемы»¹¹.

Отсутствие интереса к проблеме позиций у ленинградцев объясняется просто: ведь они считают, что такие случаи, как дуба (звучит [б]) и дуб, дубка (звучит [п]), - это  мена фонем (простой вопрос: зачем? – убивает эту концепцию наповал!), а тогда причем же тут позиция, но ведь именно эти-то позиции – позиции нейтрализации оппозиций и корреляций и являются наиболее интересными! Это прекрасно понимали «пражцы» и прежде всего сам Н.С. Трубецкой, но это «не входит в профиль» ленинградцев.

И естественно, что эта проблема – проблема оппозиций во всем ее многообразии – занимала очень важное место в работах МФШ.

В связи с теорией вариаций и вариантов возникает необходимость различать позиции, в которых возникают вариации, и позиции, в которых возникают варианты, т.е. позиции нейтрализации оппозиций фонем. В противовес этим последним следует выделять те позиции, в которых данная оппозиция не нарушается; это то, что Трубецкой называл Relevantsstellungen (см. указанные выше его работы). <…>

Итак, следует различать:

1. Фонетические чередования разных звуков в пределах одной фонемы, что обусловлено позициями как линейными сегментными (по Н.С. Трубецкому, «контекстно обусловленными»), так и нелинейными, суперсегмент­ными, выявляющимися в пределах более высоких единиц (морфема, слово, синтагма), что связано не только со структурой морфемы и слова (по Н. С. Трубецкому, «структурно обусловленными»), каковы факторы ударе­ния, условия морфемных швов и т. п., но даже и с неко­торыми общими тенденциями языка (тенденции фузии или агглютинации, объединение слова ударением или син­гармонизмом и т. д.).

2. Морфонологические альтернации, не объясняемые в синхроническом плане, но связанные с построением тех или иных словоформ и различением грамматических ка­тегорий, когда морфонологические альтернации стано­вятся грамматическим способом внутренней флексии; при морфонологических альтернациях возникает чередо­вание разных фонем, но локализованных в тех же «мес­тах» тех же морфем (по Н. С. Трубецкому: в пределах одной «морфонемы»), например: беГу — беЖишъ, избеГатъ — избеЖатъ, рваН — рваНЬ (последний случай спорный, ср.: диК — диЧЬ, суХ — суШЬ и тому подобные аналогичные пары).

3. Смена фонем, когда разные фонемы различают разные морфемы и разные слова, например: меЛ — меЛЬ, Там — Дам, Рук — Сук (и номинатив единствен­ного числа мужского рода, и генитив множественного числа от сука, где различие целиком семасиологизировано) или рваН — рваНЬ (если -Н и -НЬ разные морфемы), стол-А — стол-У, морж-И — сторож-А, бег-У — да-М, где различие морфологизовано (по Бодуэну). <...>

Возникает вопрос:  к чему относятся сигнификативно сильные и сигнификативно слабые позиции — к фонемам или к дифференциальным признакам? Первоначальное решение было: к фонемам. Но ведь одна и та же позиция для одних дифференциальных признаков может быть сильной, а для других — одновременно слабой: так, в русском языке конец слова для признаков звонкости — глухости шумных согласных — слабая позиция, в которой звонкие, оглушаясь, совпадают в одном варианте с глухими, а для признаков твердости — мягкости та позиция будет силь­ной, где твердые и мягкие различаются. Поэтому точный ответ на поставленный вопрос будет сигнификативно таков: сильная и слабая позиция существует для группы фонем, имеющих тот или иной общий дифференциальный признак (для всех парных глухих и звонких шумных согласных, для всех парных твердых и мягких  согласных и т.п.). Тем самым никаких «абсолютно сильных или слабых» позиций нет и быть не может. <…>

Для ленинградских фонологов вся приведенная выше проблематика чужда: если вообще отрицается нейтрализация фонем в сигнификативно слабых позициях, то и таких позиций быть не может. Гораздо проще все случаи нейтрализаций (ассимилятивные озвончения и оглушения, смягчения и т.п.) квалифицировать как смену  фонем (см. выше). Но ведь тогда придется, например, для русского языка признать наличие особых фонем <*дз>, <*дж>, <*ц> (в примерах: отец бы, Конецборская, мечты, алчба, следствие [c’л’эц’т’в’и j /\] и т.д.). В случаях же с редуцированными гласными на месте ударных <а> <о> большое затруднение вызывает это [ъ]: либо по общему ходу операций его надо признать особой фонемой, либо его надо «подтянуть» под какую-нибудь «законную» фонему [а] или [ы], что и делают представители Ленинградской школы¹², где [ъ] «подтянут» под фонему <а>, но у последователя взглядов Л.В. Щербы – В.И. Лыткина с не меньшим успехом [ъ] «подтянут» к «фонеме» <ы>!¹³

Спорить здесь бесполезно: если отрицать «морфематизм» как запрещенный прием, то единственно, что остается, - это гадание на кофейной гуще об артикуляционно-акустическом «сходстве» звучаний. Но фонология в этом не обнаруживается: это какая-то испорченная добрая старая фонетика¹⁴.

Но если признавать правильным тезис Бодуэна о том, что «фонемы – это подвижные элементы морфем» и его § 119 во «Введении…» (см. выше), то придется еще раз поговорить о тех «условиях» проявления фонем, которые никак не связаны с линейно-фонетическими причинами. Речь идет о морфологических позициях, о чем я писал в своей публикации «Фонологические заметки», где разбирается пример: почему в купаться от соседства в линейной цепи возникает аффриката ц, а в пяться не возникает? В указанной публикации я писал:

«Что в примерах купаться [купац:/\] и пяться [п’ат’с’/\] (где различие [ц:] и [т’с’] очевидно): 1) разный состав фо­нем в тех же «условиях» или же 2) тот же состав фонем в разных «условиях»? Мы вотируем  за  второе... акцент­ные «условия» те же, соседство — то же, а  результат разный. Можно ли сказать, что здесь та же позиция и, значит, разный состав фонем? Нет, здесь разная позиция, т.е. не «те же условия». Дело в том, что, вопреки мнению многих сторонников «автономии» фонетики, она — член общей структуры языка и через морфонологию теснейшим образом связана с морфологией. Бодуэн де Куртенэ всегда подчеркивал теснейшую связь фонем и морфем. Фонемы существуют не  «где-то», а только в морфемах, и сами морфемы (их тип: корень, суффикс, префикс, флексия), и характер соединения в слове — необходимые «условия» для существования фонем.

В данном случае... секрет в том, что в купаться стык инфинитивного суффикса [т’] с начальным [с’] возвратного аффикса и это стык фузионный, а в пяться — стык конеч­ной согласной корня [т’] с таким же аффиксом, но это стык агглютинирующей  тенденции. Здесь «...одинаковые фонемы, находясь в разных морфонологических позициях, дают различный результат при той же линей­ной расположенности». В заключение еще раз хотелось бы сказать, что фонологи, боящиеся «морфематизма», морфонологического аспекта,  сугубо неправы...  И кроме того, следует еще и еще раз подчеркнуть, что без уче­ния о позициях  (в том числе и морфонологических)  по­строить фонологию нельзя» ¹⁵. <...>

<...>

8. Вопрос о признании или непризнании проблем ней­трализации фонологических оппозиций в том или другом общем варианте проводит грань между воззрениями Ле­нинградской  фонологической школы, не   признающей нейтрализации,  и  не   только  МФШ, но  и Трубецким, пражцами,  Мартине,  Якобсоном   (за  вычетом трактовки безударных гласных в таких языках, как русский) и мно­гими другими, признающими  нейтрализацию. Споры о характеристике самой нейтрализации и об архифонеме и других понятиях, связанных с нейтрализацией, — это уже особый вопрос среди сторонников нейтрализации, к чему ленинградцы отношения не имеют. Наиболее последовательно проведена идея нейтрализации у сторонников МФШ, что связано с идеей гиперфонемы, отнюдь не совпадающей с архифонемой пражцев или даже Мартине (между которыми тоже не все в согласии).

Идею гиперфонемы еще в начале 30-х годов выдвинул В.Н. Сидоров, но, к сожалению, нигде печатно эту идею не изложил. В упоминавшейся уже статье 30-х годов «К вопросу о фонематической системе французского языка» (вышла в 1941 г.) П.С. Кузнецов писал: «…в определенных положениях не различаются друг по отношению к другу некоторые фонемы, которые в то же время в этих же положениях отличаются от всех остальных фонем…» (стр. 159). Такие фонемы «…принято объединять в совокупности, которые разными лингвистами называются различно. Представители Пражской школы называют эти совокупности архифонемами» (стр. 159); «…в кругах московских лингвистов уже около 10 лет в этом значении употребляется термин гиперфонема, введенный впервые, если не ошибаюсь, В.Н. Сидоровым, но не получивший до сих пор отражения в печати, и я не вижу оснований в данной статье отказываться от этого термина. Впрочем, понятие архифонемы приближается к нашему понятию гиперфонемы только в работах Мартине, который дает этому понятию новое содержание…» (стр. 159). <…>

У А.А. Реформатского с проблемой гиперфонемы была связана попытка наметить новые пути для решения вопроса о сингармонизме еще в 1955 г.¹⁶, подробнее в связи с теорией уровней эти же проблемы развиты в статье «Иерархия фонологических единиц и явления сингармонизма». Еще одно высказывание на тему о гиперфонеме имеется в работе А.А. Реформатского «О нейтрализации оппозиций»¹⁷, где говорится (в переводе на русский язык): «Что касается единицы, находящейся сверху фонемы в структуре ярусов, мнения не представляют единства, и я думаю, что мнение Мартине об архифонеме не совпадает с терминологией Пражской школы. Московская фонологическая школа предложила понятие «гиперфонема», которое не совпадает с понятием архифонемы, поскольку гиперфонема не предполагает обязательно совокупность фонем, но может ограничить­ся и одной фонемой. Например, в русском языке разли­чаются на уровне ударных гласных пять единиц: и, э, а, о, у,— но на другом уровне (безударные гласные) после твердых согласных пары гласных и/э и а/о являются не­различимыми, и остается различение трех гиперфонем: и/э, а/о и у; гиперфонемы охватывают нейтрализацию и и э, а и о, но у остается таким же, но на этом уровне — это не фонема, а гиперфонема у» (стр. 105—106). <...>

9. Мне кажется, что приведенные выше соображения, показывающие основные положения Ленинградской фо­нологической школы и МФШ, достаточны для понимания расхождений этих двух взаимоисключающих концепций и частных случаев можно уже не касаться. Упомяну лишь суммарно, в виде сводки, те, по которым было боль­ше всего полемики и расхождений.

К таким случаям относится, например, вопрос о том, представляют ли звуки и и ы в русском языке две глас­ные фонемы или же вариации одной фонемы.

Аргументация в пользу первой точки зрения имеется в следующих работах: Л.В. Щерба «Русские глас­ные...» ¹⁸, Я.В. Лоя «О гласной фонеме ы» ¹⁹, Л.Р. Зиндер «Общая фонетика» ²⁰, М.И. Матусевич «Введение в общую фонетику» ²¹. <...>

Аргументация в пользу второй точки зрения изложе­на прежде всего у Бодуэна де Куртенэ во многих работах ²² («изучение об i мутабиле»), например, «Лекция по введению в языковедение» (любое издание, литографиро­ванное; по изданию 1914 г., стр. 78, 107, 111), а также в книге «Об отношении русского письма к русскому язы­ку» (1912, §44) и в других статьях; Н.Ф. Яковлев «Ма­тематическая формула построения алфавита» ²³, Р.И. Аванесов и В.Н. Сидоров «Реформа орфографии в связи с проблемой письменного языка» ²⁴, А. А. Реформатский «Проблема фонемы в американской лингвистике»²⁵. <…>

Трактовка мягких [к’,г’,х’] также расходится у ленинградцев и москвичей . Первые считают их в современном русском языке особыми фонемами, наряду с другими парными согласными по признаку твердости/мягкости (<т и т’, л и л’> и т.д.), москвичи же квалифицируют отношения к/к’, г/г’, х/х’ как вариации в составе одной фонемы каждый раз. <…>

Упомянуть можно ещё один фонологический вопрос – это мнение о различении монофонемных и бифонемных явлений, где опять (как и следовало ожидать) ленинградская и московская точки зрения расходятся. <…> Суть спора заключалась в монофонемной или бифонемной трактовке «произношений» интервокальных согласных в таких словах, как тёщи, вожжи, где по Зиндеру есть бифонемное сочетание, а по Аванесову и Реформат­скому — не всегда, а именно при московском (и общесценическом) произношении этих согласных как «долгих дорсально мягких фрикативных» налицо монофонемность, тогда как при других «произношениях» (щ как [шч] или же [ш:] твердое!) следует признать бифонемность.

Все эти частные расхождения между решениями Ле­нинградской фонологической школы и МФШ давно уже выявлены, и останавливаться на них больше нет смысла: дело не в них, а в общих основаниях.

10. Остается лишь подвести итоги параграфу, по­священному разногласиям Ленинградской школы и МФШ, где после всего сказанного и процитированного оказывается, что взгляды Ленинградской школы живы и популярны среди членов этой школы в трех поколениях (будь они в самом Ленинграде, в Киеве, в Тбилиси или же даже в Москве!); по отношению же к мнениям миро­вой фонологии — ленинградцы остаются в изоляции. <…>

Объясняется это положение тем, что: 1) ленинградцы вслед за Л.В. Щербой «изменяли» Бодуэну и его морфематическому пониманию фонологии, из-за чего у них «за бортом» оказались такие вопросы, как различение варьирования и альтернации, проблема нейтрализаций, учение о разном качестве позиций, идея гиперфонемы и ложная концепция «автономности» фонетики, что ведет к отрицанию единства языка как целостной структуры; <…> 2) искусственно согретым «культом Щербы» и верой в его непогрешимость, хотя сам Лев Владимирович всю жизнь сомневался и перерешал свои «тезы», приговаривая: «А, может быть, наоборот!»  искал, а не канонизировался, и 3) остатками и пережитками старой доброй фонетики, не доросшей до фонологии и не принявшей истинные идеи этой новой ступени науки о «звуковом строе языков».

Примечания

^* Реформатский А.А. Из истории отечественной фонологии. – М., 1970. – С. 47-74.

¹ М.И. Матусевич. Введение в общую фонетику, изд. 3-е. М., 1959, стр. 10.

² См.: И.А. Бодуэн де Куртенэ. Избр. труды по общему языкознанию, т. I. М., 1963, стр. 122.

³ См.: Там же, стр. 121.

⁴ См.: И.А. Бодуэн де Куртенэ. Указ. соч., т. II, стр. 256.

⁵ См.: И.А. Бодуэн де Куртенэ. Указ. соч., т. II, стр. 276.

⁶ См.: М.В. Панов. Русская фонетика. М., 1967, стр. 379.

⁷ И.А. Бодуэн де Куртенэ. – Указ. соч., т. I, стр. 351-352.

⁸ Там же, стр. 265-347.

⁹ N.S. Trubetzkoy. Die Aufhebung der phonologischen Gegensatze. - TCLP, 1936, t. VI; N.S. Trubetzkoy. Essai d’une Theorie des oppositions phonologiques. – «О. on de psychologie normale et pathologiques», 1936, t. XXII, № 1; N.S. Trubetzkoy. Grundzuge der Phonologie. – TCLP, 1939, t. 4 (пер. на русск. яз.: Н.С. Трубецкой. Основы фонологии. М., 1960).

¹⁰ Л.Р. Зиндер. Общая фонетика. Л., 1960.

¹¹ А.А. Реформатский. Н.С. Трубецкой и его «Основы фонологии». – В кн.: Н.С. Трубецкой. Основы фонологии. М., 1960, стр. 339 (послесловие).

¹² См.: Л.В. Щерба. Русские гласные в качественном и количественном отношении. – «Записки историко-филол. ф-та С.-Петерб. ун-та», 1912, ч. CVII, стр. 97.

¹³ В. И. Лыткин. Фонетика и научная транскрипция звуков. – РЯШ, 1946, № 3-4.

¹⁴ По данному вопросу о «подтягивании» редуцированных гласных см.: М.В. Панов. Указ. соч., стр. 72-78 (хотя, на мой взгляд, автор в этом случае немного грешит пальбой из пушки по воробьям…).

¹⁵ А.А. Реформатский. Фонологические заметки. – ВЯ. 1957, № 2, стр. 102.

¹⁶ А.А. Реформатский. О соотношении фонетики и грамматики, стр. 102-106.

¹⁷ A.A. Reformatsky. De la notion des oppositions. – «Travaux de l’institut de linguistigue», v. II. Paris, 1958.

¹⁸  Л.В. Щерба. Указ. соч., стр. 50 (правда, с некоторыми оговорками).

¹⁹ Я.В. Лоя. О гласной фонеме ы, стр.22-23.

²⁰ Л.Р. Зиндер. Общая фонетика. Л., 1960, стр. 64-65.

²¹ М.И. Матусевич. Указ. соч., стр. 15.

²² И.А. Бодуэн де Куртенэ. Указ. соч., т. II, стр. 200-235, 246-293.

²³ Н.Ф. Яковлев. Указ. соч., стр. 50. – См. также доклад Н.Ф. Яковлева на I Тюркологическом съезде в Баку, 1926 (имеется стенографический отчет).

²⁴ Р.И. Аванесов, В.Н. Сидоров. Реформа орфографии в связи с проблемой письменного языка. – РЯШ, № 4, стр. 116.

²⁵ А.А. Реформатский. Проблема фонемы в американской лингвистике, стр. 138-139.