ГУМБОЛЬДТ В. О РАЗЛИЧИИ СТРОЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ЯЗЫКОВ И ЕГО ВЛИЯНИИ НА ДУХОВНОЕ РАЗВИТИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА ¹ (ИЗВЛЕЧЕНИЯ) // Звегинцев В.А. История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. Часть I. – М., 1960. С. 85-105

ПРЕДМЕТ НАСТОЯЩЕГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Разделение человеческого рода на народы и племена и различие их языков и диалектов взаимосвязаны, но находятся также в за­висимости от третьего явления более высокого порядка — воссоздания человеческой духовной силы во все более новых и часто более высоких формах. В этом явлении они находят свое оправдание, а также в той мере, в какой исследование проникает в их связь, свое объяснение. Это неодинаковое по форме и степени проявление человеческой духовной силы, совершающееся на протяжении ты­сячелетий по всему земному шару, есть высшая цель всякого ду­ховного процесса и конечная идея, к которой должна стремиться всемирная история. Подобное возвышение и расширение внутрен­него бытия индивида является вместе с тем единственным, чем он, однажды достигнув, прочно обладает, а применительно к нации— той средой, в которой развиваются великие личности. Сравнитель­ное изучение языков, тщательное исследование многообразия, в котором находят свое отражение способы решения общей для бес­численных народов задачи образования языка, не достигнут своей высшей цели, если не подвергнется рассмотрению связь языка с формированием народного духа. Но проникновение в действитель­ную сущность народа и во внутренние связи языка, точно так же как и отношения последнего к условиям образования языков вооб­ще, полностью зависит от изучения общих духовных особенностей. Именно они в том виде, который им придает природа и положение, обусловливают характер народа — эту основу всех явлений жизни народа, его деяний, учреждений и мышления, иными словами, все­го, что составляет силу и достоинство народа и переходит в наслед­ство от одного поколения к другому. Язык, с другой стороны, есть орган внутреннего бытия, само это бытие, находящееся в процессе внутреннего самопознания и проявления. Язык всеми тончайшими фибрами своих корней связан с народным духом, и чем соразмер­нее этот последний действует на язык, тем закономернее и богаче его развитие. Поскольку же язык в своих взаимозависимых связях есть создание народного языкового сознания, постольку вопросы, касающиеся образования языка в самой внутренней их жизни, и одновременно вопросы возникновения его существеннейших раз­личий нельзя исчерпывающе разрешить, если не возвыситься до этой точки зрения. Здесь, разумеется, не следует искать материала для сравнительного изучения языков, которое по самой своей природе может быть только историческим; но только таким путем можно постигнуть первичную связь явлений и познать язык как внутренне взаимосвязанный организм, что способствует правиль­ной оценке и каждого явления в отдельности.

В настоящем исследовании я и буду рассматривать различие языков и разделение народов в связи с проявлением человече­ской духовной силы во всех ее меняющихся видах и формах, по­скольку оба эти явления способны содействовать пониманию друг друга.

ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ О ПУТЯХ РАЗВИТИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

...Создание языка обусловлено внутренней потребностью чело­вечества. Он не только внешнее средство общения людей в обще­стве, но заложен в природе самих людей и необходим для развития их духовных сил и образования мировоззрения, которого человек только тогда может достичь, когда свое мышление ясно и четко ставит в связь с общественным мышлением. Если каждый язык рассматривать как отдельную попытку, а ряд языков как совокуп­ность таких попыток, направленных на удовлетворение указанной потребности, можно констатировать, что языкотворческая сила человечества будет действовать до тех пор, пока в целом или по частям она не создаст того, что наиболее совершенным образом сможет удовлетворить предъявляемым требованиям. В соответ­ствии с этим положением даже и те языки и языковые семейства, которые не обнаруживают между собой никаких исторических свя­зей, можно рассматривать как разные ступени единого процесса их образования. А если это так, то эту связь внешне не объеди­ненных между собой явлений следует искать в общей внутренней причине, которой может быть только развитие творческой силы. Язык является одним из тех явлений, которые стимулируют об­щечеловеческую духовную силу к постоянной деятельности. Вы­ражаясь другими словами, в данном случае можно говорить о стремлении раскрыть полноту языка в деятельности. Просле­дить и описать это стремление составляет задачу языковеда в ее конечном, но и первостепеннейшем итоге.

ВОЗДЕЙСТВИЕ ОСОБОЙ ДУХОВНОЙ СИЛЫ. ЦИВИЛИЗАЦИЯ,  КУЛЬТУРА И ОБРАЗОВАНИЕ

...Потребность в понятии и обусловленное этим стремление к его уяснению должны предшествовать слову, которое есть выражение полной ясности понятия. Но если исходить только из этого взгляда и все различие в преимуществах отдельных языков искать лишь на этом пути, можно впасть в роковую ошибку и не постичь ис­тинной сущности языка. Неправильной уже сама по себе является попытка определить круг понятий данного народа в данный период его истории исходя из его словаря. Не говоря уже о неполноте и случайности тех словарей неевропейских народов, которыми мы располагаем, в глаза бросается то обстоятельство, что большое количество понятий, в особенности нематериального характера, которые особенно охотно принимаются в расчет при подобных сопоставлениях, может выражаться посредством необычных и пото­му неизвестных метафор или же описательно. Более решающим в этом отношении обстоятельством является то, что в кругу по­нятий в языке каждого, даже нецивилизованного, народа на­личествует некая совокупность идей, соответствующая безграничным возможностям человеческого прогресса, откуда можно без посторонней помощи черпать все, в чем испытывает потребность человечество. Не следует называть чуждым для языка то, что в за­родыше обнаруживается в этих недрах. Фактическим доказатель­ством в данном случае являются, языки первобытных народов, ко­торые (как, например, филиппинские и американские языки) уже давно обрабатываются миссионерами. В них без использования чу­жих выражений находят обозначения даже чрезвычайно абстракт­ные понятия. Было бы, впрочем, интересно выяснить, как пони­мают туземцы эти слова. Так как они образованы из элементов их же языка, то обязательно должны быть связаны между собой какой-то смысловой общностью.

Но основная ошибка указанной точки зрения заключается в том, что она представляет язык в виде некоей области, пространства которой постепенно расширяются посредством своеобразного и чисто внешнего завоевания. Эта точка зрения проходит мимо дей­ствительной природы языка и его существеннейших особенностей. Дело не в том, какое количество понятий обозначает язык своими словами. Это происходит само по себе, если только язык следует тем путем, который определила для него природа. И не с этой стороны следует судить о языке. Действительное и основное воздей­ствие языка на человека обусловливается его мыслящей и в мыш­лении творящей силой; эта деятельность имманентна и конструк­тивна для языка.

ПЕРЕХОД К БЛИЖАЙШЕМУ РАССМОТРЕНИЮ ЯЗЫКА

Мы достигли, таким образом, понимания того, что в первичном образовании человеческого рода язык составляет первую и необ­ходимую ступень, откуда можно проследить развитие народа в направлении его прогресса. Возникновение языков обусловливается теми же причинами, что и возникновение духовной силы, и в то же время, язык остается постоянным стимулирующим принци­пом последней.  Язык и духовные силы функционируют не раз­дельно  друг  от друга   и   не   последовательно один за другим,. но составляют нераздельную деятельность разума. Народ, свободно создавая свой язык как орудие человеческой  деятельности, до­стигает вместе с тем чего-то высшего; вступая на путь художест­венного творчества и раздумий, народ оказывает обратное воз­действие на язык. Если первые и даже грубые и неоформившиеся опыты интеллектуальных устремлений можно называть литерату­рой,  то   язык   идет  тем  же   путем   и   в  неразрывной  связи   с ней.

Духовное своеобразие и строение языка народа настолько глу­боко проникают друг в друга, что, коль скоро существует одно, другое можно вывести из него. Умственная деятельность и язык способствуют созданию только таких форм, которые могут удовле­творить их обоих. Язык есть как бы внешнее проявление духа народа; язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык — трудно, себе представить что-либо более тождественное. Каким образом они сливаются в единый и недоступный нашему пониманию источ­ник, остается для нас необъяснимым. Не пытаясь определить прио­ритет того или другого, мы должны видеть в духовной силе народа реальный определяющий принцип и действительное основание различия языков, так как только духовная сила народа является жизненным и самостоятельным явлением язык зависит от нее. Если только язык тоже обнаруживает творческую самостоятель­ность, он теряется за пределами области явлений в идеальном бытии. Хотя в действительности мы имеем дело только с говоря­щими людьми, мы не должны терять из виду реальных отношений. Если мы и разграничиваем интеллектуальную деятельность и язык, то в действительности такого разделения нет. Мы по спра­ведливости представляем себе язык чем-то более высоким, нежели человеческий продукт, подобный другим продуктам духовной дея­тельности; но дело обстояло бы иначе, если бы человеческая ду­ховная сила была доступна нам не в отдельных проявлениях, но ее сущность была бы открыта нам во всей своей непостижимой глубине и мы могли бы познать связь человеческих индивидов, так как язык поднимается над раздельностью индивидов. В практиче­ских целях важно не останавливаться на низшем принципе объяс­нения языка, но подниматься до указанного высшего и конеч­ного и в качестве твердой основы для всего духовного образо­вания принять положение, в соответствии с которым строение язы­ков у человеческого рода различно, потому что различными явля­ются и духовные особенности народов.

Переходя к объяснению различия строения языков, не следует проводить исследование духовного своеобразия обособленно, а за­тем переносить его на особенности языка. В ранние эпохи, к которым относит нас настоящее рассуждение, мы знаем народы вообще только по их языкам и при этом не в состоянии определить точно, какому именно из народов, известных нам по происхождению и историческим отношениям, следует приписать данный язык. Так, зенд является для нас языком народа, относительно которого мы можем строить только догадки. Среди всех прочих явлений, по ко­торым познается дух и характер, язык является единственно при­годным к тому, чтобы проникнуть к самым тайным путям. Если, следовательно, рассматривать языки в качестве основы для объяс­нения последовательного духовного развития, то их возникновение следует приписывать интеллектуальному своеобразию и отыски­вать характер своеобразия каждого языка в отдельности в его строении. С тем чтобы намеченный путь рассуждения мог быть за­вершен, необходимо глубже вникнуть в природу языков и в их различия и таким путем поднять сравнительное изучение языков на высшую и конечную ступень.

ФОРМА ЯЗЫКОВ

Чтобы можно было успешно идти по указанному пути, необхо­димо установить определенное направление в исследовании языка. Язык следует рассматривать не как мертвый продукт, но как сози­дающий процесс, надо абстрагироваться от того, что он функциони­рует в качестве обозначения предметов и как средство общения, и, напротив того, с большим вниманием отнестись к его тесной связи с внутренней, духовной деятельностью и к взаимному влиянию этих двух явлений. Успехи, которыми увенчалось изучение языков в по­следние десятилетия, облегчают обзор предмета во всей совокупно­сти его черт. Ныне можно ближе подойти к выяснению тех особых путей, идя которыми различным образом подразделяемые, изоли­рованные или же связанные между собой народные образования человеческого рода создавали свои языки. Именно здесь находится причина различия строения человеческих языков и его влияния на процесс развития духа, что и составляет предмет нашего иссле­дования.

Но   как только мы вступаем на этот путь исследования, мы тотчас сталкиваемся с существенной трудностью. Язык предстает перед нами во множестве своих элементов: слов, правил, аналогий и всякого рода исключений. Испытываешь смущение оттого, что все это многообразие явлений, которое, как его ни классифици­руй, представляется хаосом, следует приравнять к единству чело­веческого духа. Если мы даже и располагаем всеми необходимыми лексическими и грамматическими данными двух важных языковых семей — санскритской и семитской, мы все же еще не в состоянии обрисовать характер каждой из них в таких простых чертах, по­средством которых эти языки можно было бы успешно сравнивать друг с другом и по их отношению к духовным силам народа опреде­лять принадлежащее им место среди всех других типов языков. Для этого необходимо отыскать общий источник отдельных своеоб­разий, соединить разрозненные части в органическое целое. Только таким образом можно удержать вместе все частности. И поэтому, чтобы сравнение характерных особенностей строения различных языков было успешным, необходимо тщательно исследовать форму каждого из них и таким путем определить способ, каким языки решают вообще задачу формирования языка. Но так как понятие формы языка истолковывается различно, я считаю необходимым сначала объяснить, в каком смысле я употребляю его в настоящем исследовании. Это тем более необходимо, что мы здесь будем го­ворить не о языке вообще, а об отдельных языках различных на­родностей. В этой связи важно четко отграничить отдельный язык, с одной стороны, от семьи языков, а с другой — от диалекта и вме­сте с тем определить, что следует понимать под одним и тем же язы­ком, имея в виду, что с течением времени он подвергается  значи­тельным изменениям.

По своей действительной сущности язык есть нечто постоянное и вместе с тем в каждый данный момент преходящее. Даже его фик­сация посредством письма представляет далеко не совершенное мумиеобразное состояние, которое предполагает воссоздание его в живой речи. Язык есть не продукт деятельности ( ergon ), а деятель­ность ( energeia ). Его истинное определение поэтому может быть только генетическим. Язык представляет собой беспрерывную дея­тельность духа, стремящуюся превратить звук в выражение мысли. В строгом и ближайшем смысле это определение пригодно для вся­кого акта речевой деятельности, но в подлинном и действительном смысле под языком можно понимать только всю совокупность актов речевой деятельности. В беспорядочном хаосе слов и пра­вил, который мы обычно именуем языком, наличествуют только отдельные элементы, воспроизводимые—и притом неполно — речевой деятельностью; необходима все повторяющаяся деятель­ность, чтобы можно было познать сущность живой речи и создать верную картину живого языка. По разрозненным элементам нельзя познать того, что есть высшего и тончайшего в языке, это можно постичь и ощутить только в связной речи, что является лишним доказательством в пользу того, что сущность языка заключается в его воспроизведении. Именно поэтому во всех исследованиях, стремящихся вникнуть в живую сущность языка, следует в первую очередь сосредоточивать внимание на связной речи. Расчленение языка на слова и правила — это только мертвый продукт науч­ного анализа.

Определение языка как деятельности духа правильно и адек­ватно уже и потому, что бытие духа вообще может мыслиться только в деятельности. Расчленение строения языков, необходимое для их изучения, может привести к выводу, что они представляют собой некий способ достижения определенными средствами определенной цели; в соответствии с этим выводом язык превращается в созда­теля народа. Возможность недоразумений подобного порядка ого­ворена уже выше, и поэтому нет надобности их снова разъяснять.

Как я уже указывал, при изучении языков мы находимся, если так можно выразиться, на полпути их истории, и ни один из изве­стных нам народов или языков нельзя назвать первобытным. Так как каждый язык наследует свой материал из недоступных нам пе­риодов доистории, то духовная деятельность, направленная на выражение мысли, имеет дело уже с готовым материалом: она не создает, а преобразует.

Эта деятельность осуществляется постоянным и однородным образом. Это происходит потому, что она обусловливается духов­ной силой, которая не может преступать определенные, и притом не очень широкие, границы, так как указанная деятельность имеет своей задачей взаимное общение. Никто не должен говорить с другим иначе, чем этот другой говорил бы при равных условиях. Кроме того, унаследованный материал не только одинаков, но, имея единый источник, он близок и общему умонастроению. По­стоянное и единообразное в этой деятельности духа, возвышающей артикулированный звук до выражения мысли, взятое во всей совокупности своих связей и систематичности, и составляет форму языка.

При этом определении форма языка представляется научной абстракцией. Но было бы абсолютно неправильным рассматривать ее в качестве таковой — как умозаключение, не имеющее реального бытия. В действительности она представляет собой сугубо индиви­дуальный способ, посредством которого народ выражает в языке мысли и чувства. Но так как нам не дано познать форму языка во всей ее совокупности и цельности и так как мы узнаем о ее сущности только по отдельным проявлениям, то нам не остается ничего другого, как формулировать ее регулярность в виде мерт­вого общего понятия. Сама же по себе внутренняя форма едина и жива.

Трудность исследования самых тонких и самых важных элемен­тов языка нередко заключается в том, что в общей картине языка наше чувство с большой  ясностью воспринимает отдельные его преходящие элементы, но нам не удается с достаточной  полнотой формулировать воспринятое в четких понятиях. С подобной труд­ностью предстоит и нам бороться. Характерная форма языка отра­жается в его мельчайших элементах, и вместе с тем каждый из этих элементов тем или иным и не всегда ясным образом опреде­ляется языком. Вместе с тем едва ли в языке можно обнаружить моменты, относительно которых можно сказать, что они сами по себе и в отдельности являются решающими для определения харак­тера языка. В каждом языке можно найти многое, что, не искажая его формы, можно представить по-иному. Обращение к общему впечатлению помогает и раздельному рассмотрению. Но в этом случае  можно достичь и противоположного результата. Резко индивидуальные черты сразу бросаются в глаза и бездоказательно влияют на чувство. В этом отношении языки можно сравнить с человеческими физиономиями:  сравнивая их  между собой, живо чувствуешь их различия и сходства, но никакие измерения и опи­сания каждой черты в отдельности и в их связи не дают   возмож­ности сформулировать их своеобразие в едином понятии. Своеобра­зие физиономии состоит в совокупности всех черт, но зависит и от индивидуального восприятия; именно поэтому одна и та же физио­номия представляется каждому человеку по-разному. Так как язык, какую бы форму он ни принимал, всегда есть духовное воплощение индивидуально-народной жизни,   необходимо  учитывать это об­стоятельство; как бы мы ни разъединяли и ни выделяли все то, что воплощено в языке, в нем всегда многое остается необъясненным, и именно здесь скрывается загадка единства и жизненности языка. Ввиду этой особенности языков описание их формы не может быть абсолютно полным, но достаточным, чтобы получить о них общее представление. Поэтому понятие формы языка открывает исследо­вателю путь к постижению тайн языка и выяснению его природы. Если он пренебрежет этим путем, многие моменты останутся неизученными, другие — необъясненными, хотя объяснение их вполне возможно, и, наконец, отдельные факты будут представляться разъ­единенными там, где в действительности их соединяет живая связь.

Из всего сказанного с полной очевидностью явствует, что под формой языка разумеется отнюдь не только так называемая грам­матическая форма. Различие, которое мы обычно проводим ме­жду грамматикой и лексикой, имеет лишь практическое значение для изучения языков, но для подлинного языкового исследования не устанавливает ни границ, ни правил. Понятие формы языка выхо­дит далеко за пределы правил словосочетаний и даже словообразо­ваний, если разуметь под последними применение известных общих логических категорий действия, субстанции, свойства и т. д. к корням и основам. Образование основ само должно быть объяснено формой языка, так как без применения этого понятия останется неопределенной и сущность языка.

Форме противостоит, конечно, материя, но, чтобы найти мате­рию формы языка, необходимо выйти за пределы языка. В пределах языка материю можно определять только по отношению к чему-либо, например основы соотносительно со склонением. Но то, что в одном отношении считается материей, в другом может быть фор­мой. Заимствуя чужие слова, язык может трактовать их как ма­терию, но материей они будут только по отношению к данному языку, а не сами по себе. В абсолютном смысле в языке не может быть материи без формы, так как все в нем направлено на выполнение определенной задачи, а именно на выражение мысли. Эта деятель­ность начинается уже с первичного его элемента—артикулирован­ного звука, который становится артикулированным только вслед­ствие процесса оформления. Действительная материя языка — это, с одной стороны, звук вообще, а с другой — совокупность чув­ственных впечатлений и непроизвольных движений духа, пред­шествующих образованию понятия, которое совершается с помо­щью языка.

Ясно поэтому, что для того, чтобы составить представление о форме языка, необходимо обратить особое внимание на реальные свойства его звуков. С алфавита начинается исследование формы языка ² , он должен служить основой для исследования всех частей языка. Вообще понятием формы отнюдь не исключается из языка все фактическое и индивидуальное; напротив того, в него вклю­чается только действительно исторически обоснованное, точно так же как и все самое индивидуальное. Можно сказать, что, сле­дуя только этим путем, мы обеспечиваем исследование всех част­ностей, которые при другом методе легко проглядеть. Это ведет, конечно, к утомительным и часто уходящим в мелочи изысканиям, но именно эти мелочи и составляют общее впечатление языка, и нет ничего более несообразного с исследованием языка, чем поиски в нем только великого, идеального, господствующего. Необходимо тщательное проникновение во все грамматические тонкости слов и их элементов, чтобы избежать ошибок в своих суждениях. Само собой разумеется, что эти частности входят в понятие формы языка не в виде изолированных фактов, но только в той мере, в какой в них вскрывается способ образования языка. Посредством описания формы следует устанавливать тот специфический путь, которым идет к выражению мысли язык и народ, говорящий на нем. Надо стремиться к тому, чтобы быть в состоянии установить, чем отли­чается данный язык от других как в отношении своих целей, так и по своему влиянию на духовную деятельность народа. По самой своей природе форма языка, в противоположность материи, есть восприятие отдельных элементов языка в их духовном единстве. Такое единство мы обнаруживаем в каждом языке, и посредством этого единства народ усваивает язык, который передается ему по наследству. Подобное единство должно найти отражение и в опи­сании, и только тогда, когда от разрозненных элементов подни­маются до этого единства, получают действительное представление о самом языке. В противном случае мы подвергаемся опасности не понять указанные элементы в их действительном своеобразии и тем более в их реальных связях.

С самого начала следует отметить, что тождество и родство язы­ков должно основываться на тождестве и родстве форм, так как действие может быть равным только причине. Одна только форма решает, с какими другими языками родствен данный язык. Это, в частности,   относится и к языку кави, который, сколько бы он санскритских слов ни включил в себя, не перестает быть малайским языком.  Формы многих  языков могут сходиться в более общей форме,   и, действительно,   мы  наблюдаем это в  отношении всех языков, поскольку речь идет о самых общих чертах: о связях и отношениях представлений, необходимых для обозначения понятий и словосочетаний; о сходстве органов речи, которые по своей при­роде могут артикулировать определенное количество звуков;   на­конец, об отношениях между отдельными гласными и согласными и известными чувственными восприятиями, вследствие чего в раз­ных языках возникает тождество обозначений, не имеющее ника­кого отношения к генетическим связям. В языке таким чудесным образом сочетается индивидуальное со всеобщим, что одинаково правильно сказать, что весь род человеческий говорит на одном языке и что каждый человек обладает своим языком. Но среди про­чих сходных явлений, связывающих языки, особенно выделяется их общность, основывающаяся на генетическом родстве народов. Здесь не место говорить о том, как велика и какого характера должна быть эта общность, чтобы можно было с уверенностью го­ворить о генетическом родстве языков, не подтвержденном истори­ческими свидетельствами. Мы ограничимся только указанием на применение развитого нами понятия формы языка к генетически род­ственным языкам. Из всего изложенного с полной очевидностью явствует, что форма отдельных генетически родственных языков должна находиться в соответствии с формой всего семейства. В них не может быть ничего, что было бы несогласно с общей формой; более того, каждая их особенность, как правило, тем или иным образом обусловливается этой общей формой. В каждом семействе существуют языки, которые чище и полнее других сохранили пер­воначальную форму. В данном случае речь идет о языках, разви­вающихся друг из друга, когда, следовательно, реально существую­щая материя (в описанном выше смысле) передается от народа к народу (этот процесс редко удается проследить с точностью) и подвергается преобразованию. Но само это преобразование может осуществляться только родственным образом, учитывая общность характера представлений и идейной направленности вызывающей его духовной силы, сходство речевых органов и унаследованных артикуляционных привычек и, наконец, тождество внешних исто­рических влияний.

ПРИРОДА И СВОЙСТВА ЯЗЫКА ВООБЩЕ

Так как различие языков основывается на их форме, а эта последняя находится в тесной связи с мировоззрением народа и с той силой, которая создает и преобразует ее, то представляется необходимым подробней остановиться на этих понятиях.

При рассмотрении языка вообще или же при анализе конкрет­ных и отличающихся друг от друга языков мы сталкиваемся с двумя явлениями — звуковой формой и ее употреблением для обозначения предметов и для связи мыслей. Процесс употребления обусловливается требованиями, которые предъявляет мышление к языку, вследствие чего возникают общие законы языка. Эти законы в своем первоначальном направлении (если не считать свое­образия духовных склонностей людей и их последующего развития) едины для всех. Напротив того, звуковая форма составляет консти­туирующий и ведущий принцип различия языков как сама по себе, так и в качестве стимулирующей или препятствующей силы, проти­вопоставляющей себя внутренней тенденции языка. Как часть человеческого организма, тесно связанная с внутренними духов­ными силами, она находится в зависимости от общих склонностей народа, но сущность и причины этой зависимости представляют непроницаемую тайну.

На основе обоих этих явлений и их глубокого взаимопроникно­вения образуется индивидуальная форма каждого языка; изучение и описание связей этих явлений составляет задачу языкового ана­лиза. В основу подобного исследования должен быть положен верный и строгий взгляд на язык, на глубину его начал и на об­ширность его объема. На этом мы и остановимся.

Я намереваюсь исследовать функционирование языка в самом широком плане — не только в его связях с речью и составом его лексических элементов как непосредственных продуктов речи, но и в отношении к деятельности мышления и восприятия. Рассмот­рению будет подвергнут весь путь, на котором язык, исходя от духа, оказывает на него обратное воздействие.

Язык есть орган, образующий мысль. Умственная деятель­ность — совершенно духовная, глубоко внутренняя и проходящая бесследно — посредством звука речи материализуется и становится доступной для чувственного восприятия. Деятельность мышления и язык представляют поэтому неразрывное единство. В силу необхо­димости мышление всегда связано со звуком языка, иначе оно не до­стигает ясности и представление не может превратиться в понятие. Неразрывная связь мышления, органов речи и слуха с языком обусловливается первичным и необъяснимым в своей сущности устройством человеческой природы.

Общность звука с мыслью сразу же бросается в глаза. Как мысль, подобно молнии, сосредоточивает всю силу  представ­ления в одном мгновении своей вспышки, так и звук возникает как четко ограниченное единство. Как мысль охватывает всю душу, так и звук обладает силой потрясать всего человека. Эта особен­ность звука, отличающая его от других чувственных восприятий, покоится, очевидно, на том, что слух (в отличие от других органов чувств)  через посредство движения звучащего голоса получает впечатление настоящего действия, возникающего в глубине живого существа, причем в членораздельном звуке проявляет себя мысля­щая  сущность, а в нечленораздельном — чувствующая. Как мышление в своих человеческих отношениях есть стремление из тьмы к свету, от ограниченности к бесконечности, так и звук устрем­ляется из груди наружу и находит замечательно подходящий для него проводник в воздухе — этом тончайшем и легчайшем из всех подвижных элементов, мнимая нематериальность которого лучше всего символизирует дух. Четкая определенность речевого звука необходима разуму для восприятия предметов. Как предметы внеш­него мира, так и возбуждаемая внутренними причинами деятель­ность одновременно воздействуют на человека множеством своих признаков. Но разум стремится к выявлению в предметах общего, он расчленяет и соединяет и свою высшую цель видит в образова­нии все более и более объемлющих единств. Он воспринимает пред­меты в виде определенных единств и поэтому нуждается в единстве звука, чтобы представлять их. Но звук не устраняет других воз­действий, которые способны оказать предметы на внешнее или внут­реннее восприятие; он становится их носителем и своим индивиду­альным качеством указывает на качества обозначаемого предмета, так как его индивидуальное качество всегда соответствует свойст­вам предмета и тем впечатлениям, которые предмет оказывает на восприятие говорящего. Вместе с тем звук допускает безграничное множество модификаций, четко выделяющихся и не сливающихся друг с другом при связях звука, что не свойственно в такой степени никакому другому чувственному восприятию. Интеллектуальная деятельность не ограничивается одним рассудком, но воздействует на всего человека, и звук голоса принимает в этом большое участие. Он возникает в груди как трепетный тон, как дыхание самого бытия; помимо языка, он способен выражать боль и радость, от­вращение и желание; порожденный жизнью, он вдыхает ее в чув­ство; подобно самому языку, он отражает вместе с обозначаемым объектом и вызываемые им чувства и во все повторяющихся актах объединяет в себе мир и человека или, иными словами, свою дея­тельность со своей восприимчивостью. Речевому звуку соответст­вует и вертикальное положение человека (в чем отказано живот­ному); оно даже вызвано звуком. Речь не может простираться по земле, она свободно льется от уст к устам, сопровождаясь выраже­нием взгляда и лица или жестом руки и выступая в окружении всего того, что делает человека человеком.

После этих предварительных замечаний относительно соответ­ствия звука духовным процессам мы можем детальней рассмотреть связь мышления с языком. Посредством субъективной деятельности в мышлении образуется объект. Ни один из видов представлений не образуется только как голое восприятие посредством созерцания существующего предмета. Деятельность чувств должна объеди­ниться с внутренним духовным процессом, и лишь эта связь обус­ловливает возникновение представления, которое, противопостав­ляясь субъективному моменту, превращается в объект, но посред­ством нового акта восприятия опять становится субъективным. Но все это может происходить только при посредстве языка. С его помощью духовное стремление прокладывает себе путь через уста во внешний мир, и затем результат этого стремления в виде слова через слух возвращается назад. Таким образом, представление объективируется, не отрываясь в то же время от субъекта. И все это возможно лишь с помощью языка; без описанного процесса объективизации и возвращения к субъекту, совершающегося по­средством языка и тогда, когда мышление происходит молча, не­возможно образование понятий, а тем самым и действительного мышления. Даже и не касаясь потребностей общения людей, друг с другом, можно утверждать, что язык есть обязательная пред­посылка мышления и в условиях полной изоляции человека. Но в действительности язык всегда развивается только в обществе, и человек понимает себя постольку, поскольку опытом установлено, что его слова понятны также и другим. Когда мы слышим образо­ванное нами слово в устах других, объективность его увеличивает­ся, а субъективность при этом не испытывает никакого ущерба, так как все люди ощущают себя как единство. Более того, субъектив­ность тоже усиливается, так как преобразованное в слово пред­ставление перестает быть исключительной принадлежностью лишь одного субъекта. Переходя к другим, оно становится общим достоя­нием всего человеческого рода; в этом общем достоянии каждый че­ловек обладает своей модификацией, которая, однако, всегда ниве­лируется и совершенствуется индивидуальными модификациями других людей. Чем шире и оживленней общественное воздействие на язык, тем более он выигрывает при прочих равных обстоятель­ствах.

То, что язык делает необходимым в простом процессе  образо­вания мысли,  беспрестанно повторяется во всей духовной жизни человека — общение посредством языка обеспечивает уверенность и стимул. Мысль требует одинакового с нею и вместе с тем отлич­ного от нее. Одинаковое побуждает ее к действию, а посредством отличного она испытывает существо своих внутренних порождений. Хотя основа познания истины и ее достоверности заложена в самом человеке,  его устремление к ней всегда подвержено опасностям заблуждения. Отчетливо сознавая свою ограниченность, человек оказывается вынужденным рассматривать истину как лежащую вне его самого, и одним из самых мощных средств приближения к ней и измерения расстояния до нее является постоянное общение с другими. Речевая деятельность даже в самых своих простейших формах   есть  соединение  индивидуальных   восприятий  с  общей природой человека.

Так же обстоит дело и с пониманием. Оно может осуществляться не иначе как посредством духовной деятельности, в соответствии с чем речь и понимание есть различные формы деятельности языка. Процесс речи нельзя сравнивать с простой передачей материала. Слушающий, так же как и говорящий, должен его воссоздать своею внутренней силой, и все, что он воспринимает, сводится лишь к стимулу, вызывающему тождественные явления. Поэтому для че­ловека естественно тотчас воспроизвести понятое в своей речи. Таким образом, в каждом человеке заложен язык в его полном объеме, что означает лишь то, что в каждом человеке заложено стремление, регулируемое, стимулируемое и ограничиваемое опре­деленной силой, осуществлять деятельность языка в соответствии со своими внешними или внутренними потребностями, притом таким образом, чтобы быть понятым другими.

При рассмотрении элементов языка не подтверждается мнение, что он лишь обозначает предметы, доступные нашему восприятию. Это мнение не исчерпывает глубокого содержания языка. Как без языка не может быть понятия, так для души не может быть и ни­какого предмета, потому что только посредством понятия душе раскрывается сущность даже внешних явлений. Но в   образова­нии и употреблении языка находит свое отражение характер субъ­ективного восприятия предметов.   Возникающее на основе этого восприятия слово не есть простой отпечаток предмета самого по себе, но его образ, который он создает в душе. Так как ко всякому объективному восприятию неизбежно примешивается субъектив­ное, то каждую человеческую индивидуальность независимо от языка можно считать носителем особого мировоззрения. Само его образование осуществляется через посредство языка, так как слово в противоположность душе превращается в объект всегда с примесью собственного значения и таким образом привносит новое своеобразие. Но в этом своеобразии, так же как и в речевых зву­ках, в пределах одного языка наблюдается всепроникающая тож­дественность, а так как к тому же на язык одного народа воздей­ствует однородное субъективное начало, то в каждом языке ока­зывается заложенным свое мировоззрение. Если звук стоит между предметом и человеком, то весь язык в целом находится между чело­веком и воздействующей на него внутренним и внешним образом природой. Человек окружает себя миром звуков, чтобы воспри­нять и усвоить мир предметов. Это положение ни в коем случае не выходит за пределы очевидной истины. Так как восприятие и деятельность человека зависят от его представлений, то его отно­шение к предметам целиком обусловлено языком. Тем же самым актом, посредством которого он из себя создает язык, человек отдает себя в его власть; каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступаешь в другой круг. Изуче­ние иностранного языка можно было бы поэтому уподобить приоб­ретению новой точки зрения в прежнем миропонимании; до из­вестной степени фактически так дело и обстоит, потому что каждый язык образует ткань, сотканную из понятий и представлений не­которой части человечества; и только потому, что в чужой язык мы в большей или меньшей степени переносим свое собственное ми­ропонимание и свое собственное языковое воззрение, мы не ощу­щаем с полной ясностью результатов этого процесса.

Язык как совокупность его продуктов отличается от отдельных актов речевой деятельности; на этом положении следует несколько задержаться. Язык в полном своем объеме содержит все, что обле­кается в звук. Но как невозможно исчерпать содержание мышле­ния во всей бесконечности его связей, так невозможно это сделать и в отношении того, что получает обозначение и соединение в язы­ке. Наряду с уже оформившимися элементами язык состоит из способов, с помощью которых продолжается деятельность духа, указывающего языку его пути и формы. Уже прочно оформив­шиеся элементы образуют в известном смысле мертвую массу, но в ней заключается живой зародыш нескончаемых формаций. По­этому в каждый момент и в каждый период своего развития язык, подобно самой природе, представляется человеку — в отличие от всего уже познанного и продуманного им — в виде неисчерпае­мой сокровищницы, в которой он вновь и вновь открывает неизве­данные ценности и неиспытанные чувства. Это качество языка проявляется во все новом виде в каждом случае обращения к нему, и человек нуждается в нем для воодушевления к продолжению ум­ственного стремления и дальнейшего развертывания его духовной жизни, чтобы наряду с завоеванными областями его взору всегда были открыты бесконечные и постепенно проясняющиеся про­странства.

ЗВУКОВАЯ СИСТЕМА ЯЗЫКОВ

...Под словами следует понимать знаки отдельных понятий. Слоги образуют звуковое единство, но становятся словами только тогда, когда получают значение, для чего часто необходимо соеди­нение нескольких слогов. Таким образом, в слове всегда наличе­ствует двоякое единство — звука и понятия.  Посредством этого слова превращаются в подлинные элементы речи, так как слоги, лишенные значения, нельзя назвать таковыми. Если язык представ­лять в виде особого и объективировавшегося самого по себе мира, который человек создает из впечатлений, получаемых от внешней действительности, то слова образуют в этом мире отдельные пред­меты, отличающиеся индивидуальным характером также и в от­ношении формы. Речь течет непрерывным потоком, и говорящий, прежде чем задуматься над языком, имеет дело только с совокуп­ностью подлежащих выражению мыслей. Нельзя себе представить, чтобы создание языка начиналось с обозначения словами предме­тов, а затем уже происходило соединение слов.  В действительности речь строится не из предшествующих ей слов, а, наоборот, слова возникают из речи. Но слова оказывается возможным   выделить даже и в самой грубой и неупорядоченной речи, так как словооб­разование составляет существенную потребность речи. Слово об­разует границу, вплоть до которой язык в своем созидательном процессе действует самостоятельно. Простое слово подобно совер­шенному и возникшему из языка цветку. Словом   язык завершает свое созидание. Для предложения  и речи язык   устанавливает только регулирующие схемы, предоставляя индивидуальное оформ­ление их произволу говорящего.

...Звуковая форма есть выражение, которое язык создает для мышления. Но ее можно представлять себе и в виде здания, в ко­торое встраивается язык. Понятие творчества в полном и дейст­вительном смысле применимо только к первоначальному изобрете­нию языка, т. е. к состоянию, которого мы не знаем, а предполагаем в качестве обязательной гипотезы. В средних периодах развития языка возможно лишь приспособление существующей звуковой формы к внутренним потребностям языка...

ВНУТРЕННЯЯ ФОРМА ЯЗЫКА

Все преимущества благозвучных и богатых звуковых форм, даже и в сочетании с упорядоченностью их произношения, еще не . способны создать достойные духа языки, если только лучистая ясность направленных на язык идей не наполнит их своим светом и теплотой. Именно эта совершенно внутренняя и чисто интеллек­туальная сторона звуковых форм, собственно, и составляет язык; она есть не что иное, как употребление, которое делает из звуко­вой формы языковое творчество; именно посредством нее язык оказывается способным придать выражение всему, к чему в процессе образования идей стремятся лучшие умы каждого поколения. Это ее свойство зависит от согласия и совместного действия, кото­рые наблюдаются как в законах функционирования этой стороны, так и между законами созерцания, мышления и чувства. Духовная способность, однако, имеет свое бытие лишь в своей деятельности, которая представляет собой следующие друг за другом вспышки силы, взятые в своей совокупности и направленные по определен­ному пути.

Эти законы, следовательно, не что иное, как пути, по которым идет духовная деятельность в языковом творчестве, или, употреб­ляя другое сравнение, формы, в которых эта последняя выражает звуки. Не существует ни одной силы духа, которая не принимала бы в этом участия; нет ничего внутри человека настолько глубо­кого, настолько тонкого и всеобъемлющего, что не переходило бы в язык и не было бы через его посредство познаваемым. Интеллек­туальные преимущества языков поэтому покоятся исключительно на упорядоченной, твердой и ясной духовной организации народов в эпохи их образования или преобразования, они представляют их картину или даже непосредственный отпечаток.

Может показаться, что все языки в интеллектуальном отноше­нии одинаковы. Бесконечное многообразие звуковых форм пред­ставляется понятным, так как в чувственном и телесном отноше­ниях индивидуальность обусловливается таким количеством раз­нородных причин, что невозможно даже перечислить все богатство их разнообразия. Но что касается интеллектуальной стороны язы­ка, то она в силу того, что покоится только на независимой духов­ной деятельности, а кроме того, имеет своим основанием равенство целей и средств у всех людей, должна была бы быть одинаковой. И действительно, эта сторона языка обладает большой однород­ностью. Но и в ней обнаруживаются значительные различия, обу­словленные множеством причин. С одной стороны, эти различия обусловливаются наличием разных степеней влияния языкотворче­ской силы как в общем плане, так и применительно к ее взаимо­действиям с проявляющимися в ней тенденциями. С другой сто­роны, здесь действуют силы, деятельность которых не представ­ляется возможным измерить посредством разума и определить с помощью понятий. Фантазия и чувство вызывают индивидуаль­ные образы, в которых отражается индивидуальный характер на­рода, и в этом случае, как это имеет место во всех индивидуальных явлениях, многообразие форм, в которое облекается одно и то же содержание, может быть бесконечным.

Но и в собственно идеальной стороне языка, зависящей лишь от связи понятий, обнаруживаются различия, которые происходят в результате неправильных или несовершенных комбинаций. Что­бы убедиться в этом, достаточно обратиться к собственно грамма­тическим законам. Так, например, формы, образующиеся в системе глагола в соответствии с потребностями речи, должны были бы быть одинаковыми во всех языках как в количественном отношении, так и в отношении их признаков, по которым они классифи­цируются по определенным разрядам, так как эти формы можно определить как простые производные понятий. А вместе с тем, сравнивая в этом отношении санскрит с греческим, мы с удивле­нием видим, что в санскрите понятие наклонения осталось не толь­ко неразвитым, но было неправильно истолковано при самом об­разовании языка, так как не было отграничено от понятия вре­мени. Именно поэтому оно неудачно связывается с понятием вре­мени и неполно проводится по всем временам.

____

...Как в звуковой форме важнейшими моментами являются обозначение понятий и законы словосочетаний, так и во внутрен­ней, интеллектуальной стороне языка дело обстоит подобным же образом. При обозначении здесь, как и там, следует различать два момента:   ищутся   выражения для  совершенно  индивидуальных предметов или же изображаются отношения, которые, прилагаясь к целому ряду предметов, сводятся по форме к одному общему по­нятию. Таким образом, фактически приходится иметь дело с тремя случаями. Обозначение понятий, к которым относятся первые два случая, у звуковой формы приводит к созданию слов, которым во внутренней стороне  языка  соответствует  образование понятий. Чтобы артикуляционное чувство могло найти необходимые для обозначения звуки, нужно, чтобы во внутренней сфере каждое понятие было отмечено каким-либо свойственным ему признаком или было поставлено в связь с другими понятиями. Так обстоит дело даже и в отношении внешних, телесных, чувственно воспри­нимаемых предметов. И в этом случае слово не является эквива­лентом чувственно воспринимаемого предмета, но пониманием его, закрепляемым в языке посредством найденного для него слова. Здесь   находится   главный   источник  многообразия обозначения одного и того же предмета. Если, например, в санскрите слон на­зывается либо дважды пьющим, либо двузубым, либо снабженным рукой, то в данном случае обозначаются различные понятия, хотя имеется в виду один и тот же предмет. Это происходит потому, что язык обозначает не сами предметы, а понятия, которые дух неза­висимо от них образует в процессе языкотворчества. И именно об этом образовании понятий,  которое следует рассматривать как глубоко внутренний процесс, опережающий чувство артикуляции, и идет в данном случае речь. Впрочем, это разграничение прово­дится в целях анализа языка, а в природе оно не существует.

С другой точки зрения, два последних случая из трех вышеопи­санных находятся в более близких отношениях. Общие отношения подлежащих обозначению отдельных предметов и грамматические формы основываются большей частью на общих формах воззрения и логических отношениях понятий. Тут наличествует, следова­тельно, определенная система, с которой можно сопоставлять систему языка. При этом определяются опять-таки два момента: полнота и правильное разграничение обозначаемых явлений, с одной стороны, и отобранное для каждого такого понятия обозна­чение — с другой. Здесь повторяется изложенное выше. Но так как в данном случае речь идет об обозначении нечувственных по­нятий, часто всего только отношений, то понятие, чтобы войти в язык, должно принять, хотя и не всегда, образную форму. И как раз в соединении простейших понятий, пронизывающих весь язык до основания, и проявляется вся глубина гения языка. Понятие лица, а следовательно, местоимения и пространственные отношения играют здесь главную роль; часто оказывается возможным пока­зать, как оба эти элемента соотносятся друг с другом и соединяются в еще более простое представление. Отсюда следует, что язык, как таковой, самым своеобразным и вместе с тем инстинктивным образом обусловливается духом. Для индивидуальных различий здесь почти не остается места, и все различие языков в этом отно­шении сводится к тому, что одни языки оказываются более изобре­тательными в этом плане, а в других почерпнутые из этой глубины обозначения определены яснее и нагляднее для сознания.

Обозначение отдельных внутренних и внешних предметов ока­зывает более глубокое воздействие на чувственное восприятие, фантазию, чувство и посредством взаимодействия этих явлений — на характер вообще, так как в данном случае действительно со­единяются природа и человек, подлинно материальное вещество с формирующим духом. В этой области особенно четко проступает национальное своеобразие. Это объясняется тем, что человек, по­знавая природу, приближается к ней и самопроизвольно вырабаты­вает свои внутренние восприятия в соответствии с тем, в какие отношения друг с другом вступают его духовные силы. И это также находит свое отражение в языке, поскольку он для слов образует понятия. Разграничивающим моментом здесь является то, что один народ вносит в язык больше объективной реальности, а другой — больше субъективных элементов.  Хотя это различие становится ясным  постепенно,  в  поступательном  развитии  языков,  однако зародыш его заложен уже в самых их начатках. Звуковая форма также носит на себе следы этого различия. Чем больше света и ясности вносит чувство языка в изображение чувственных предме­тов, чем чище и нематериальней используемые им   определения духовных понятий, тем отчетливее формируются звуки и тем пол­нозвучней складываются в слова слоги, ибо то, что мы разделяем; в отвлеченном мышлении, в глубине души составляет единство.

СОЕДИНЕНИЕ ЗВУКА С ВНУТРЕННЕЙ ФОРМОЙ ЯЗЫКА

Соединение звуковой формы с внутренними законами языка образует завершение языка, и высшая степень этого завершения основывается на том, что такое соединение, происходящее всегда в одновременных актах языкотворческого духа, приводит к полному взаимопроникновению обоих этих элементов. Уже в самых своих первичных основах образование языка есть синтетический процесс в самом точном значении этого слова, когда синтез создает нечто такое, чего не было ни в одной из соединившихся частей. Поэтому полностью цель достигается только тогда, когда все строение звуковой формы прочно и единовременно сливается с внутренней структурой языка. Положительным следствием такого слияния является полное соответствие одних элементов дру­гим. Если эта цель достигнута, тогда нет ни одностороннего внут­реннего развития языка, при котором оно оказывается оторван­ным от образования фонетических форм, ни преобладания излиш­ней роскоши звука над потребностями мысли.

Примечания

¹ W. Humboldt,   Ueber die Verschiedenheit des menschlichen Sprachbaues und ihren Einfluss auf die geistige Entwickelung des Menschengeschlechts. W. von Humboldt's Gesammelte Werke, 6. Band, Berlin, 1848.

Следует иметь в виду, что немецкие слова Qeist и geistig имеют двоякое значение: в переводе на русский язык они могут означать «дух», «духовный», но также «ум», «мысль» и «умственный». В настоящем переводе повсюду даются только первые значения, так как в изложении. Гумбольдта трудно во всех случаях их разграничить. ( Примечание составителя .)