Л.П. Крысин
Социальный аспект владения языком
Социальные ограничения в семантике и в употреблении языковых единиц
1. Понятие “владение языком” в современной лингвистике
Понятие владения языком до недавнего времени не осознавалось лингвистами как термин, оно использовалось интуитивно, без каких бы то ни было попыток его формализации или хотя бы экспликации Как-то само собой разумелось, что можно говорить о владении языком, если данный индивид умеет понимать высказывания на данном языке и строить на нем тексты (устные и письменные).
Современный этап развития лингвистики знаменателен в частности, тем, что понятия, ранее осмыслявшиеся чисто интуитивно или же не имевшие строгих толкований, начинают получать эксплицитные определения. Так случилось с понятием “владение языком”
Поскольку в качестве основной задачи лингвистики в последние два десятилетия выдвигается задача моделирования речевой деятельности человека или, иначе, того, как человек владеет языком, постольку естественно и необходимо выяснить, что имеется в виду, когда говорят о владении языком
Ю.Д.Апресян, одним из первых в советской лингвистике четко сформулировавший указанную выше задачу, предпринял попытку “расчленить” понятие “владение языком” на составляющие. По его мнению, владеть языком значит (а) уметь выражать заданный смысл разными (в идеале — всеми возможными в данном языке) способами (способность к перифразированию), (б) уметь извлекать из сказанного на данном языке смысл, в частности — различать внешне сходные, но разные по смыслу высказывания (различение омонимии) и находить общий смысл у внешне различных высказываний (владение синонимией), (в) уметь отличать правильные в языковом отношении предложения от неправильных 1 .
В такой интерпретации понятия “владение языком” имеются в виду собственно языковые умения говорящего. Эта интерпретация является, по существу, более детальной разработкой того, что Н.Хомский назвал языковой компетенцией говорящего.
В связи с этим следует заметить, что предложенную Н. Хомским дихотомию competence / performance при интерпретации языковой способности и речевой деятельности человека также можно было бы рассматривать как одну из первых попыток более эксплицитного определения понятия “владение языком”, если бы не крайний “грамматизм” хомскианского толкования понятия competence , учет лишь собственно лингвистической стороны его и полное игнорирование каких бы то ни было социальных, ситуативных и тому подобных “прагматических” факторов.
Неудовлетворительность понятия языковой компетенции была отмечена Д. Хаймсом, который уже два года спустя после работы Н. Хомского показал, что знание языка предполагает не только владение его грамматикой и словарем, но и ясное представление о том, в каких речевых условиях могут или должны употребляться те или иные слова и грамматические конструкции. Д. Хаймс ввел понятие коммуникативной компетенции.
Связывая формирование навыка свободного владения данным языком с процессом социализации ребенка, Д. Хаймс обращает внимание на актуальность изучения того, “какие сведения о речи, помимо правил грамматики и словаря, усваиваются ребенком в процессе его превращения в полноправного члена данного языкового общества”. Он пишет: “Внутри социальной матрицы, в рамках которой ребенок овладевает грамматикой, он овладевает также системой ее использования в зависимости от отношений между говорящими, места, целей высказывания, другими способами коммуникации и т.д. — всеми компонентами коммуникативных событий. Существуют также развитые системы последовательности использования языка в беседе, обращениях, стандартных обычаях и т.д.”. Все это составляет “социолингвистическую (или, более широко, коммуникативную) компетенцию, позволяющую человеку быть не просто говорящим, а членом социально обусловленной системы общения”.
Модели языка, подчеркивает Д.Хаймс, должны описывать различные формы речи с учетом коммуникативного поведения и социальной жизни. Выделяя несколько разделов ( sectors ) коммуникативной компетенции (однако не давая сколько-нибудь эксплицитного описания ни одного из них), он отмечает, что каждое высказывание может быть рассмотрено с двух точек зрения: его г р а м м а т и – ч н о с т и и его приемлемости в данных условиях общения, в данной социальной среде; приемлемость в данном случае означает, видимо, то же, что имел в виду Дж. Остин, когда писал об успешности речевого акта; ср. в этом отношении также работы по теории речевых актов.
Для социолингвистического описания языковой способности человека и ее проявления в речевой деятельности, согласно Хаймсу, существенны три компонента: словесный репертуар , языковые обычаи или шаблоны — представление о типах организации различных по жанру текстов, о правилах общения двух и более говорящих и т.п. и области языкового поведения или, более широко, области коммуникативного поведения.
<…> В примечании к одной из своих работ С. Эрвин-Трипп настаивает на предпочтении термина “ социолингвистическая компетенция”, поскольку необходимо “исключить многие формы владения неязыковой коммуникацией” 2 .
Ч. Филлмор в одной из своих работ делает попытку четко разграничить собственно языковые знания человека и владение им информацией о различных компонентах акта коммуникации. “Основные факторы коммуникативного события, — пишет он, — таковы: личность отправителя сообщения, личность предполагаемого получателя или адресата сообщения, осведомленность отправителя о посреднике или очевидце коммуникативного события, код, используемый собеседниками, тема и специфическое содержание сообщения, форма его, свойства канала, посредством которого передается сообщение, обстановка или социальная ситуация, в рамках которой имеет место сообщение, и функция, в которой выступает сообщение в данной ситуации”.
Несмотря на то что понятия “личность отправителя речи” (говорящего) и “личность получателя (адресата) речи” (слушающего) здесь фигурируют в нерасчлененном виде 3 (ср. выделение в более поздних по времени работах таких существенных характеристик говорящего и слушающего, как социальная позиция, их социальные роли в данном акте коммуникации и нек. др., сам перечень релевантных для акта общения факторов делает очевидным вывод о том, что моделирование владения языком невозможно без учета этих факторов, с опорой лишь на собственно языковые знания и навыки говорящего).
<…> Дж. Гамперц ввел понятие контекстуализации ( contextualisation ). Оно основано на том, что говорящий озабочен не только тем, чтобы доводить до слушателя правильно сформулированные утверждения, но и тем, чтобы эти утверждения были вписаны в соответствующий контекст, в котором они получили бы надлежащую интерпретацию. (Дж. Гамперц указывает такие виды контекстуализации: переключение кода (т.е., например, переход с одного стиля на другой), повышение или понижение тона), изменение скорости речи, изменение позы говорящего и т. п.
Можно сказать, что в настоящее время мнение, согласно которому лингвистическое описание должно ориентироваться не только на словарь и грамматику, но и на социальный контекст использования языка, стало общепринятым. Появилась даже опасность чересчур широкого понимания задач лингвистики, которое присуще, например, некоторым новейшим работам по прагматике: число факторов, влияющих на речевое поведение человека, оказывается настолько большим, а сами они — столь разнообразными, что попытки отнести изучение всех этих факторов к компетенции лингвистики делают очертания науки о языке весьма неопределенными и расплывчатыми.
Между тем многое остается неясным и в той проблематике, которая безоговорочно должна быть отнесена если не к собственно-лингвистической, то к социо- или психолингвистической. Одна из таких проблем — соотношение языкового и неязыкового в навыке, который принято называть “владение языком”.